О чём пишут семье люди, которые видели войну и смерть? В канун 9 мая редактор Дарья Елина перечитала фронтовые письма своего прадеда, фронтовика Василия Ивановича Михеева и сделала об этом очерк.
«Мы разминулись, когда началась война»
За несколько месяцев до своей смерти мой дедушка выставил на письменный стол фотографию. На ней он со своим отцом – Василием Ивановичем Михеевым.
«Ставить вместе покойных и живых – плохая примета!» – ворчала бабушка.
Но дед отказался убирать фото обратно в альбом.
«Это одна из последних карточек, где мы с отцом вместе: я приехал на побывку со срочной военной службы. Видишь, я тут во флотской форме, – тихо рассказывал мне дедушка. – Когда я был в армии, отца не стало. Войну прошёл, все сложности прошёл, а умер из-за врачебной ошибки. Всего в 58 лет».
Рождение и смерть – две эти точки отец и сын прошли порознь. Разминулись: Василий Иванович ушёл на фронт 23 июня, Эдуард Васильевич появился на свет 30 августа 1941 года.
«Не знаю, с кем тебя и себя поздравить: с дочерью или сыном, – писал прадедушка моей прабабушке, Анастасии Николаевне.
Фронтовые письма сохранились в старом сундуке сельского дома. Жена брата моего дедушки, историк и поэт Людмила Афанасьевна Михеева сделала ксерокопии, прошила в твёрдую клеёнчатую обложку и подарила каждому из потомков Василия Ивановича.
Каждый год 9 мая я перечитываю эти фронтовые письма, и всегда нахожу что-то новое: о любви, природе, воспитании сыновей. Но ни слова о тяготах и лишениях войны. Неужели они его не коснулись?
«Бывал на парадах на Красной площади»
Сколько я себя помню, на стене сельского дома, где я проводила летние каникулы, висел чёрно-белый портрет. Немного вздёрнутый нос, добрые глаза и форма с погонами – после Великой Отечественной прадедушка с семьёй кочевал по военным гарнизонам и дослужился до звания подполковника. А после отставки вернулся в родное село и построил там дом.
«Отец и до 1941 года был военным, – рассказывал мне дедушка. – Начинал милиционером, потом стал делопроизводителем. В 1939-м его перевели в Москву, он даже бывал на парадах на Красной площади».
На следующий день после объявления войны Василия Ивановича направили на Украину, на Южный фронт, где пришлось отступать. Беременная жена Анастасия и шестилетний сын Юра остались в Москве. Но спустя несколько месяцев бомбёжек перебрались к родителям мужа, в подмосковное село Дединово.
«Сюда француз не дошёл, и немец не придёт», – твердила прапрабабушка Матрёна Петровна.
Так в небольшом доме сапожника Ивана Петровича поселилось 11 человек: дочь Нина, сын-подросток Михаил, жёны и дети пятерых взрослых сыновей – Василия, Александра, Николая, Георгия и Бориса. Все они ушли на фронт. Не вернулся только один.
Фронтовые письма
Семья для Василия Ивановича была самым важным. В письмах к жене и родителям он часто говорил, что получил весточку от того или другого брата. В один день от брата Александра они приходить перестали – он погиб в 1942 году под Великими Луками.
По сообщениям брата Георгия прадедушка понял: они находятся где-то рядом. Им удалось встретиться в начале 1943 года.
«Сложно представить, насколько трудно было организовать встречу на фронте, – рассуждал дедушка Эдя. – Отец был под Туапсе – в ту пору район долгих кровопролитных боёв».
Но об этом прадедушка никогда не рассказывал и никому не писал.
«Здравствуй, дорогая Настюша, Юра и Эдик! Я жив-здоров, чего и вам от всей души желаю», – так начинается каждое прадедушкино письмо. Их сохранилось больше двадцати, с 1941 по 1943 годы.
К письмам Василий Иванович прилагал статьи из газет о боях, где воевал. И хитрил, чтобы цензура не зачёркивала строчки с намёком:
«Я сейчас нахожусь в (вымарано цензурой), где много персиков, абрикосов, яблок. Я бы хотел тебе прислать, но не выходит. Юрок, они в дороге сгниют. Но после войны мы с тобой поедем по местам, где я был».
Прабабушке Насте в селе приходилось нелегко. Почти сразу после рождения сына пошла работать в колхозе. Чтобы выручить денег, «возила» в город молоко. Связывала два бидона, перекидывала через плечо и 20 километров шла пешком. Но одежду маленькому сыну Эде купить всё равно было негде и не на что.
«Не расстраивайся, веди себя с достоинством советской женщины, несмотря на трудности», – наказывал ей в письме Василий Иванович.
Но наставления были редкостью. Чаще в письмах сквозит совсем другая интонация.
«Вчера я видел тебя во сне»
«Читаю твоё письмо второй раз, так как писем больше от тебя нет. Все спят. На столе горит свечка, трещит – наверное, фитиль сырой. Настюша, если можешь, пиши почаще. Шумит лес – ночь».
В письмах Василий Иванович просил жену беречь себя и сыновей, «принимать меры против малярии», на расстоянии договаривался со знакомыми, чтобы они посоветовали Анастасии врача. Подсказывал, как общаться с учителем в Юриной школе и советовал «засеять чем-нибудь каждый клочок земли – это очень важно».
«Настюша, пиши, как ты живёшь и как себя чувствуешь. Вчера я видел тебя во сне – скучаю. Поцелуй за меня Юру и Эдика. Будь здорова. Целую крепко, твой Василий».
Весной 1944 года Василий Иванович в составе Отдельной Приморской армии освобождал Крым. Перед боем его отправили в краткосрочную командировку в Москве. Ему удалось заехать в Дединово.
«Я думал, что отец – это портрет на стене»
«В трёхлетнем возрасте я впервые увидел отца. Этот момент помню совсем немного, но мать говорила, что я не сразу признал его, – рассказывал мне дед. – Я считал, что отец – фотография на стене, и отказывался идти на руки, пока он не угостил меня грушами. Когда он уезжал, я сильно расстроился».
Вернувшись с войны, Василий успел стать настоящим отцом для моего дедушки. Никогда не повышал голоса и многому научил сыновей. А ещё он построил дом, чтобы в него приезжали дети, внуки и правнуки. И мы приезжаем. И видимся с ним. Только на портрете – разминулись на 33 года.
Год назад мой дедушка тоже стал портретом. Бабушка всё время ставит перед его снимком свежие цветы. Немного вздёрнутый нос, добрые глаза и родинка на лбу – перед 9 мая в моей голове всё ещё звучит его голос:
«В День Победы братья-фронтовики всегда собирались вместе. Поминали Александра Ивановича, рассказывали о забавных случаях. Но никогда не говорили о смерти и лишениях – не хотели больше этого вспоминать», – объяснял мне дедушка.
Однажды мы все станем портретами. Но больше всего на свете мне хочется, чтобы ничего нас не торопило.