Виталий Бианки: с биноклем через чащу

Александр Бианки:

К первой: он очень любил читать всем вслух. Я помню празднование 60-летия деда: к нему бесконечно приводили каких-то детей, он им читал, и всё это снимали. Ну и я там, соответственно, тоже был. Ему всегда важно было понять, как звучит написанное – да это важно любому автору, я думаю. Пусть даже слушатель не сумеет высказать, что и как.

Александр Бианки:

Дело в том, что на моей памяти дед был всегда больной. Я ведь родился, когда ему было 50 с чем-то лет, и у него уже плохо было со здоровьем. Собственно говоря, плохо было уже до войны, поэтому он был освобождён от армии. При мне он уже еле ходил. И поэтому, когда дома появлялись деньги (это было не часто), один отставной военный возил деда на своей «Волге» – тогда это была большая редкость. Ну, и меня тоже забирали из детского сада, из школы, да и просто возили подышать воздухом. Если было много времени (а точнее, много денег), то возили далеко – в Ораниенбаум, в Царское село. Дедушкины ученицы возили иногда в Лисий Нос (посёлок на берегу Финского залива), где они просто общались с ним – но он даже не мог подняться на второй этаж дома: слишком была крутая лестница. Если вспомнить ещё раньше, то дед ездил в Новгородскую область. Предоставлялась подвода, на которой везли все вещи: и книжки, и ложки, и одежду, и посуду, и дневники. А потом ещё двадцать километров шли до избы, которую снимали…

Александр Бианки:

Нет. Вопросов ему никто таких не задавал. Знаю, что дед сидел семь раз, бывал в ссылке. Как-то раз я спросил у него что-то про гражданскую войну. И он сказал, что особо не воевал – два раза болел тифом, таким и сяким. И всё. Мы ведь до сих пор подробно не знаем, что же там было.

Александр Бианки:

Да. Он защищал Самару от большевиков. Был левым эсером. Ещё студентом его забрали в военное училище, потом служил в Царском Селе, охранял памятники культуры. Видел и царскую семью: это мне потом передал его брат, который надолго его пережил. Кстати, дед даже с девочками Романовыми общался. А потом его военная часть была переведена на Волгу, и под Самарой в маленьком городке у него родился сын. Всю гражданскую войну с женой, няней и ребёнком болтался где-то по Казахстану. А потом ему всё это надоело – примерно во время пришествия Колчака. Дед в итоге снял погоны, взял себе выдуманную фамилию (Белянин) и сказал, что он вовсе не офицер, а рядовой, и что в армию его забрали насильно. В итоге оказался в Бийске – маленьком городке на Алтае. Там было относительно спокойно. Дед преподавал в школе, работал в музее. И как раз там он начал, похоже, по-настоящему осознавать, что хочет быть писателем… Он развёлся, снова женился, а в конце 1922 года вернулся в Питер, решив заняться наукой…

Александр Бианки:

Ну, потому что оно было такое… литературно выдуманное, с его точки зрения. Он говорил просто «про лес». Вы поймите: он был человеком, который родился в лесах Северной Тайги, с детства жил на берегу Балтийского моря, Финского залива. Был на Урале, и вот, на Алтае началось творчество. И получается, что всё это была примерно одна и та же зона, с одними и теми же животными, одними и теми же растениями… И как только он уезжал из этой полосы, писать получалось не очень. Поездка на Северный Кавказ уже не принесла ничего с точки зрения творчества. Уже совсем другое! Другой климат, другая жизнь, да и птицы другие – а ведь их надо знать! Он же шёл от фактов природы. Всю жизнь ходил с биноклем на груди.

Александр Бианки:

Не знаю. Думаю, что нет. Он любил певчих, но… нет, не думаю. Но он ведь не только о птицах и зверях любил писать, но и о насекомых. Все знают «Как муравьишка домой спешил». А в последние годы у него был забавный такой сюжет про стадион «Жукамо»! Там разные жуки, и каждый по-своему скачет, бегает… Недавно эта книжка была переиздана в Москве.

Александр Бианки:

С Чарушиным он дружил, я его помню прекрасно. И никаким писателем дед его не считал. Да и Чарушин себя не считал писателем: это уже современная идея. Пришвин… С Пришвиным он общался, но как писатель, по-моему, его не любил… хотя и почитал. Я знаю, что в последние годы дед прекрасно осознавал своё место в русской литературе. И конкурентов, думаю, у него на самом деле не было. Потому что все эти сентиментальные книжки о птичках, о мышках… этого он не любил, таким не интересовался. Он создавал сюжетные вещи про зверей, каждый раз необычные. Ведь он писал как бы изнутри природы, а не с точки зрения гостя!

Александр Бианки:

Ведь кто такой Пришвин? Пришвин – это охотник, который пришёл в лес. Я не знаю, насколько много они лично общались. Но, во всяком случае, дома у нас была собака, подаренная Пришвиным. Правда, это было ехидство с его стороны, потому что собака была уже ни на что не годная, для охоты не подходила. Но красивый такой сеттер.

Александр Бианки:

Недавно в Москве вышла замечательная книжка «Мышонок Пик и другие рассказы», с иллюстрациями. Там рисунки Формозова: был такой замечательный московский биолог, который прославился монографией про роль снежного покрова. И он умел рисовать именно так, как принято было в начале века – дотошно, точно, очень живо. Вот эти все нарисованные вещи собрали в одну книжку и издали. А вообще, часто выходят книжки с иллюстрациями, но они, к сожалению, не шедевры.

Александр Бианки:

Конечно. Я археолог и могу на тысячелетних фактах показать, что культура, в общем-то, старается ничего не потерять. Книжки продолжаются! И дедовы тоже выходят. А его книжку о птицах Новгородской области, я думаю, нужно издать для каждого школьника!